Через два дня после того, как я обнаружила, что беременна, Полу предстояло начинать химиотерапию. За день до начала курса лечения мы купили продукты, которые Полу можно было есть, и которые легко можно было принести в больницу, чтобы разбудить его аппетит.

Я начертила график и повесила его на холодильник, чтобы Пол мог видеть, когда будет проходить лечение и сколько времени оно займет. Ему нравилось, когда все было вот так спланировано, и он любил, когда я делала это для него.

Сверху на листке я написала "Обратный отсчет", ниже - "Осталось дней". Я проставила даты и количество оставшихся дней химиотерапии. Я записала уровень АФП после каждого анализа и отметила все визиты в госпиталь, которые были нам назначены. Первый 20-дневный цикл начинался во вторник, 26 апреля. Уровень АФП на тот момент был чуть меньше 24 000. Мы позвонили в клинику, чтобы подтвердить наличие свободной койки для Пола, и сестра сказала нам, чтобы мы не медлили и приезжали как можно скорее.

Нас встретила Дон, та же самая медсестра, что и в прошлый раз. Она была очень мила с нами и сообщила, что оставила для Пола боковую палату, где он будет лежать один, без соседей. У него снова взяли кровь на анализ, и еще около часа мы ждали врачей. Они огорошили нас известием, что сканирование и инъекции, которые следует сделать перед химией, назначены только на следующий день. Если их не смогут перенести на сегодня, химиотерапию нельзя начинать.

Пол был расстроен.

- Я психологически подготовил себя к этому, - сказал он. - Я не выдержу, если придется все отложить. Я хочу, чтобы этот рак сдох как можно скорее.

Он все сильнее нервничал, а я чувствовала себя виноватой, потому что в мою голову лезли иные мысли. Я ничего не могла изменить в ситуации с инъекциями, сканированием и химией, но я определенно могла бы найти в клинике сестру, которая сделает мне еще один тест на беременность. Было бы так здорово, если бы, посреди всего этого кошмара, удача улыбнулась нам. Я хотела, чтобы у Пола появился какой-то стимул или опора.

Отыскав медсестру, я объяснила ей, что мне необходимо сделать тест на беременность, чтобы удостовериться - беременна я или все-таки нет. Среди всей той информации о химиотерапии, что нам дали, было сказано, что беременным женщинам нельзя контактировать с пациентами во время отдельных видов радиоактивных процедур, поэтому мне было важно знать наверняка. Сестра оказалась очень любезной и сделала мне два анализа. Невероятно, но посреди всех наших треволнений, хотя бы что-то пошло так, как надо - оба анализа оказались положительными. Вместе с теми, что я сделала ранее, их было уже четыре, и все они дали один и тот же результат. Может быть, пора уже начинать мне самой верить в это?

Вернувшись к Полу, я узнала, что ему не повезло так, как мне. Сканирование и инъекция не могли быть сделаны раньше завтрашнего дня - и химия тоже не могла начаться до завтра. Пол был опустошен. Я не могу даже представить, каково это - собрать в себе все силы и приготовиться к этому ужасу только для того, чтобы услышать, что сегодня ничего не будет. Сестра, которая делала мне анализы, отвела меня в сторону и объяснила, что инъекция, которую завтра будут делать Полу, - радиоактивная. Мне нельзя будет подходить к нему в течение 9 часов, а затем в течение следующих двух-трех дней можно будет приближаться на расстояние не менее метра. Что за кошмар! Он будет словно в карантине. Как мы это переживем? Как я смогу скрывать от окружающих, что я беременна, если они придут навестить Пола и заметят, что я не подхожу близко к нему? Как я смогу успокаивать его, если мне нельзя к нему прикасаться?

Пол сказал, чтобы я не волновалась об этом - главное, чтобы с ребенком все было в порядке. Я спросила, не будет ли этот факт расстраивать его. Он помотал головой.

- В любом случае, Линдс, - добавил он, - я буду единственным парнем, который ходит по отделению химиотерапии с улыбкой на лице. Теперь у меня есть кое-что, о чем несколько дней назад я мог только мечтать. Я буду бороться ради этого ребенка, и я буду абсолютно здоров к тому времени, как он родится.



Мы поехали домой совершенно обессилевшие, и проспали остаток дня, а на следующее утро все началось заново. По дороге в Сент-Джеймс мы молчали или говорили о каких-то незначительных вещах. Полу предстояло сканирование с применением изотопа октреотида. Если результат окажется положительным (то есть если опухоль среагирует на него), то Полу будут проводить терапию с препаратами, мечеными радиоактивным изотопом октреотида, который нанесет дополнительный удар по опухоли. Это была та самая радиоактивная инъекция, поэтому, хоть это и выглядело странным, мне пришлось покинуть больницу в то самое время, когда я чувствовала, что больше всего нужна Полу.

Вечером я вернулась и привезла Полу картофель в мундире - я знала, что ему не нравится больничная еда, и, кроме того, мне необходимо было почувствовать, что я, несмотря ни на какие обстоятельства, делаю что-то для него. У него было много посетителей, и в числе прочих - его друг Пайд с семьей. Пол, как мог, поддерживал Пайда несколько лет назад, когда тот тоже боролся с раком. Я помню, как мы говорили тогда, какая же это ужасная вещь - рак, и как нам повезло; мы очень сочувствовали семьям заболевших. Что они должны чувствовать, когда перед ними нет четкой картины будущего, и все так неясно и неопределенно? Теперь же мы сами оказались на их месте. Борьба Пайда закончилась успешно - но у него была болезнь Ходжкина, и его лечили революционно новым методом с использованием стволовых клеток, который и помог ему победить.

Пол сидел, окруженный посетителями, на голове у него был охлаждающий шлем, похожий на странный защитный шлем в стиле хай-тек. Он выглядел таким ранимым, что мне смертельно захотелось обнять его. Он сказал, что первый час в охлаждающем шлеме был ужасен, ему казалось, что его голова вот-вот взорвется, но потом кожа головы потеряла чувствительность, так что, в конце концов, все стало не так плохо.

Меня словно ударили по лицу.

Все это было на самом деле.

Это действительно происходило с нами.

Это мой Пол сидел в постели, и в его вену была воткнута игла, по которой в организм поступало лекарство. В течение следующих трех дней он и эта капельница будут неотделимы друг от друга все 24 часа в сутки. Этот процесс нельзя будет остановить, и из-за него Пол будет очень плохо себя чувствовать; мы понимали, что это доведет его до крайней степени измождения, прежде чем, как мы надеялись, вернуть обратно к нормальной жизни. Но вернется ли он обратно? Сможет ли удержаться на краю? Мне нужно было гнать эти мысли прочь из своей головы. Мне ни в коем случае нельзя было мыслить негативно, поэтому я твердо сказала себе, что это сработает. Конечно же, сработает.

Было ужасно, что мне придется покинуть Пола; однако, благодаря тому, что время посещений было довольно гибкое, было уже около половины одиннадцатого, когда я, наконец, уехала. Отделение выглядело необычайно умиротворенно. Вернувшись домой, я попыталась думать о ребенке, о жизни, которая еще только растет, вместо того, чтобы думать о жизни, которая находится в опасности. Сеанс химии должен был приостановиться около половины первого ночи, чтобы дать Полу возможность избавиться от жидкости, закачанной в его организм. Он сказал, что выйдет на улицу подышать свежим воздухом и позвонит мне оттуда. Я сидела без сна, ожидая его звонка, и примерно без четверти час он позвонил. Он сказал, что сидит на скамеечке в больничном дворе, в полной темноте, и курит. Я вспомнила, как когда-то видела человека, который курил, стоя возле больничных дверей, с капельницей в руке, и как я возненавидела это зрелище. Теперь я смотрела на это с другой стороны, и считала, что Пол имеет право на свои маленькие удовольствия. Кроме того, доктора сказали, что болезнь Пола никак не связана с курением, и что попытка бросить курить сейчас будет для него большим стрессом и может привести к обратным результатам.

Я легла спать в одиночестве, но мне не спалось. Мне нужно было чем-то занять свои мысли, поэтому я решила, что утром куплю еще один тест на беременность. Они были для меня как талисманы на удачу, и я уже собрала небольшую коллекцию. "Пожалуйста, Господи", - думала я, - "пусть и этот тоже окажется положительным, и тогда я приму это как знак свыше и буду знать, что все у нас получится".