Очередной тест снова оказался положительным! Я поспешила в больницу сразу, как только сделала его - это был уже шестой по счету тест. Пол в тот день был в довольно хорошем настроении, но отчаяние потихоньку начинало овладевать окружающими его людьми. Ники позвонила мне, рыдая в телефонную трубку - ее маленький Пол выглядел таким беспомощным. Она рассказала, что все время думает о тех временах, когда он был еще ребенком, и она присматривала за ним; ей безумно хотелось, чтобы сейчас у нее была возможность сделать хоть что-то для него, уладить все его проблемы. Успокаивая ее, я умирала от желания рассказать ей новость о том, что у нас будет ребенок, но все же решила подождать до тех пор, пока не буду хотя бы на третьем месяце, на случай, если что-то пойдет не так. Я не хотела в такое время стать причиной разбитых надежд наших близких.

Дон, медсестра, уже была в палате и помогала Полу надевать охлаждающий шлем. Мы немного поболтали с ней, и к взаимному удивлению выяснили, что 11 лет назад обе работали в одном и том же салоне. После того, как его посетители ушли, Пол уснул. Я сидела рядом и смотрела на него - на моего чудесного мальчика. Он был прекрасен. Я старалась не обращать внимания на капельницы, иглы и прочее медицинское оборудование. Все это находилось здесь лишь временно, и предназначалось исключительно для того, чтобы моему Полу стало лучше. Через год в это же время он будет уже абсолютно здоров, и мы вместе с нашим ребенком будем одной счастливой семьей. Несомненно, нам предстоит адская битва, но наше будущее того стоит - и мы сможем пройти через это.

Примерно через час Пол начал ворочаться, и через некоторое время проснулся в сильном волнении. Может быть, он не осознавал, где находится, а может, просто слишком резко проснулся, но он начал буянить. Он выпрыгнул из постели, схватил одноразовую чашку, помочился в нее, а затем обмяк и затих. Он сидел на краю кровати, о чем-то глубоко задумавшись, и я видела, что ему нехорошо. Неожиданно по телевизору началась реклама Ronseal ("Делает именно то, что написано на упаковке"). Эти ролики всегда веселили Пола, и даже сейчас он вдруг неожиданно начал хихикать, и плохое настроение мигом улетучилось. Я обожала это свойство его характера - настроение Пола могло измениться от депрессии до ощущения бесконечного счастья за секунду. Он был необычайно мужественным, и я так сильно его любила. Я уехала домой около 11-ти вечера, а без четверти час раздался звонок со скамейки для курильщиков. Впоследствии мы проделывали этот своеобразный ритуал всякий раз, когда у Пола была химия.

На следующий день Полу предстояло возвращаться домой, так что это был отличный день. Его первый трехдневный курс химии закончился. Правду говоря, я была шокирована, когда приехала, чтобы забрать его. Его лицо раздулось, словно его накачивали насосом. Он ужасно хотел поскорее оказаться дома, но его ноги были тяжелыми из-за всей жидкости, что скопилась в организме, и плохо слушались. Выяснилось, что за три дня за счет закапанных ему лекарств Пол набрал почти 10 килограммов. В тот день он был в отделении звездой в охлаждающем шлеме - в то время, как другие пациенты не выдерживали дискомфорта и отказывались от него через 10 минут, Пол носил шлем по 4-5 часов в день, что наглядно доказывало, как сильно он любил свои волосы. Это был очевидный успех, и я радовалась тому, что у Пола есть повод гордиться собой.

Мы очень сильно нервничали, подготавливаясь к тому, что нам придется делать дома. Мысль о том, что там рядом с нами не будет ни одной медсестры, и мне придется справляться со всем самостоятельно, пугала меня. Я записала названия всех его лекарств - аллупуринол, глицерофосфат магния, метоклопрамид, дексаметазон. Еще не так давно я даже не подозревала, что они существуют, но очень скоро эти названия сами собой стали слетать у меня с языка. Это был другой мир и другой язык. Пол снял свой охлаждающий шлем на 45 минут раньше, потому что ему очень хотелось домой. Когда мы, наконец, добрались до нашего дома, я явственно почувствовала, с каким облегчением он переступил порог. Он всегда любил домашний уют, и, оказываясь дома, на самом деле быстрее восстанавливался после химии. Я подошла к расписанию на холодильнике и отметила маркером еще один завершившийся день лечения. Следующим важным пунктом был восьмой день, когда Полу предстояли инъекции блеомицина.



Первая ночь дома оказалась не такой простой, как я надеялась. Я думала, что Пол просто уснет, но за всю ночь он ни разу не сомкнул глаз - ему было плохо. Я тоже не могла заснуть, переживая за него. Он встал в восемь, потому что настало время принимать лекарство, и сразу почувствовал себя лучше. Так продолжалось пару дней, а потом ему внезапно стало еще хуже.

- Я чувствую себя, как кусок дерьма, Линдси, - сказал Пол. Я чувствую, что меня вот-вот стошнит, но ничего не происходит. Пусть бы меня уже стошнило или прошли эти позывы к рвоте; это так дерьмово - торчать где-то посередине. А еще мои пальцы - их кончики потеряли чувствительность.

Это был один из побочных эффектов, которого мы боялись больше всего, потому что он мог повлиять на его игру в снукер. Боже мой, он ведь был уверен, что однажды вернется к столу.

Каждое утро он просыпался очень рано, и большую часть дня просто лежал на диване. В понедельник был банковский выходной, и он прилип к телевизору, наблюдая за игрой Мэтью Стивенса в финале ЧМ 2005; они всегда были очень близки, еще с тех пор, как вместе начинали играть на ранних турнирах, а их отцы арендовали им гостиницы. Мы собирались поехать и поболеть за него, но Пол был не в состоянии перенести поездку, не говоря уж о том, что мы не были готовы к тому вниманию, которое непременно обрушилось бы на нас. Это бы забрало у Пола все силы, а он не мог позволить себе сейчас впустую растрачивать энергию. В финале Мэтт проиграл 18-16. Пол рассказывал мне о сеансе химии, который он только что прошел.

- Если бы только кто-нибудь предупредил нас, что эти три дня будут иметь такие последствия, - говорил он. - Когда ты точно знаешь, что рак получает хорошую встряску, ты можешь сохранять оптимистический настрой. Это означает, что оно того стоит. Но я не вынесу больше плохих новостей, Линдс. Я бы смог выдержать, даже если бы ситуация стала ухудшаться, я знаю, что выдержал бы. Я ненавижу, что приходится иметь дело с этим "подождем и посмотрим, что будет".

Однако, ему приходилось с этим мириться - нам полагалось вернуться в Джимми только 4 мая, не раньше.

Я продолжала поддерживать Пола, не давая ему уйти в себя. Ему было очень плохо. Я часто говорила с Полом о нашем ребенке и старалась убедить его, что все обязательно сработает так, как надо. Через несколько дней мы снова поехали в больницу на первый курс блеомицина. Глядя на больничные карточки Пола, я вижу, что написали там врачи:

"Пол перенес первые дни химиотерапии очень хорошо. Не считая легких проблем со сном и небольшой тошноты, от которой он избавился с помощью метоклопрамида, его дела продолжают идти очень хорошо".

Я рада, что они так считали. Может быть, Пол преуменьшал свои симптомы, когда его о них спрашивали, однако "очень хорошо" - это вовсе не то, как он себя чувствовал.

В тот же день он получил результаты сканирования, которое показало, что нет смысла добавлять изотоп октреотида в смесь лекарств; врачи решили просто продолжать первоначальное лечение. У Пола не было к этому какого-то определенного отношения. С одной стороны, он надеялся на появление чудесного лекарства, но с другой - не хотел, чтобы его самочувствие еще больше ухудшилось из-за приема ненужного препарата. Мы словно блуждали по лабиринту. У нас было столько вариантов выбора, но большинством из них нам не дали воспользоваться. Мы понятия не имели, движемся ли мы вперед или откатываемся назад. В больнице весь мир был перевернут с ног на голову, а Пол ждал от меня, что ради него я наведу в этом мире порядок.

Существуют вещи, которые в повседневной жизни вы никогда не принимаете во внимание - настолько они несущественны для здорового человека. Однако для больного раком это настоящий кошмар. Впервые мы столкнулись с этим, когда однажды утром Пол проснулся, в мучениях сжимая лицо руками.

- Пол! - воскликнула я. - Что такое? В чем дело?

Он не мог говорить, пока волна боли немного не схлынула.

- У меня чертовски болит рот и горло, Линдс, и я чувствую, что весь горю.

Оказалось, что дело в его зубе мудрости, который начал резаться. Острая боль отдавалась даже в горле - мы молились только, чтобы дело не закончилось тонзиллитом. Температура у Пола поднялась до 37,7, и я перепугалась, что он подхватил инфекцию. В разгар химиотерапии это было бы ужасно. По счастью, как раз в этот день ему предстоял амбулаторный осмотр, так что отец отвез его в больницу. По возвращении домой Пол сказал, что ему рекомендовали просто наблюдать за тем, что происходит. Зная, как он ненавидит лежать в больнице, я гадала, сказал ли он им правду о том, как все плохо на самом деле.

Вечером мы уселись, чтобы посмотреть телевизор - я помню, что шли Soap Awards, а Пол обожал свои мыльные оперы. На ужин у нас была рыба с картофелем во фритюре. Пол был не похож сам на себя, он был молчалив, и временами его била дрожь. В какой-то момент он встал и взял градусник, чтобы измерить температуру.

- Линдс, - возвращаясь, тихо сказал он, - она поднимается. Уже 38.

Я знала, что он и слышать этого не захочет, но все равно сказала, что нам нужно позвонить по телефону неотложной помощи.

- Я туда не поеду! Я не собираюсь там оставаться! - запротестовал он, но в итоге вынужден был подчиниться. А доктор сказал то, чего он так не хотел слышать - что ему немедленно нужно приехать в больницу.

Я пронеслась через весь город не хуже машины скорой помощи. Полу сказали, что ему придется оставаться в больнице от двух до семи дней, и что ему поставят капельницу с антибиотиками. Казалось, он совершенно выдохся, а я гадала, поймет ли он когда-нибудь всю серьезность того, что с ним происходит. Знал ли он вообще, с чем именно борется? Было ли ему известно, что малейшая инфекция может сильно навредить ему, и это может оказаться необратимым? Я была расстроена.

- Речь вовсе не о том, чтобы оставаться в собственной постели, Пол, - хотелось крикнуть мне. - Речь идет о твоей жизни и смерти!

Я поехала домой, чтобы привезти его одежду и туалетные принадлежности, но когда я вернулась обратно в больницу, он все еще был не под капельницей. Я всегда думала, что такие дела должны делаться без промедления, и расстроилась, что сама не могу больше ничего сделать. Я пробыла с ним еще около трех часов, чувствуя некоторое облегчение от того, что Пол наконец-то оказался там, где ему смогут оказать немедленную помощь, если что-то вдруг случится.

Я заскочила навестить его на следующее утро. Он выглядел уже значительно лучше, но врачи по-прежнему настаивали, что ему нужно оставаться в больнице еще как минимум двое суток.

Я только-только успела доехать до дома, как раздался телефонный звонок. Это был Пол, и его голос дрожал.

- Ты можешь приехать, Линдс?

- О Господи, что-то случилось? Прямо сейчас? - спросила я, стараясь сохранять спокойствие.

- Да, прямо сейчас. И захвати ножницы, милая - мои волосы выпадают клоками.