Вместо того чтобы вернуться из отпуска к периоду ремиссии, Полу пришлось собрать все свои силы и начать еще один цикл химии, который должен был проходить каждые три недели вплоть до января 2006 года. К нам снова приехал Даррен, чтобы поддержать Пола. Его помощь была поистине неоценимой, но все равно каждый последующий курс лечения казался тяжелее предыдущих. Иногда у Пола не было даже сил, чтобы одеться, когда нужно было ехать в больницу. Он так и ездил - в пижаме и домашних тапочках, лишь набрасывая на плечи куртку.

В те дни, когда начиналась химия, нам приходилось все утра просиживать в этой жуткой комнате ожидания. Это был настоящий кошмар. На каждом втором стуле из голубого пластика сидел лысый пациент, сопровождаемый другом или родственником. На кофейном столике валялись те же самые журналы, что и в день нашего первого визита в марте. В углу комнаты стояла витрина с разными предметами, которые пациенты могли приобрести в процессе прохождения лечения, но единственное, что мне запомнилось - это три розовые банданы, те самые, что лежали там и в тот день, когда мы впервые появились в этом отделении. Они стали для меня олицетворением всей гадости и мерзости этого места.

Обычно после того, как у Пола брали кровь на анализ, у нас появлялось около двух часов свободного времени до начала химии, и тогда мы ходили в расположенный неподалеку Медицинский музей Теккерея. Там действительно было на что посмотреть, но, помимо всего прочего, там было еще и замечательное кафе. Официантки знали Пола и были очень обходительны с нами.

- Твой сэндвич с беконом сейчас будет готов, дорогой, - кричали они, завидев его, и всегда добавляли туда темный соус - как любил Пол. Такие мелочи на самом деле очень много значат, они хотя бы на несколько секунд могут облегчить тяжесть на душе. Мне все труднее и труднее было поддерживать в Поле бодрость духа, потому что я и сама отчаянно переживала. Ситуация выглядела откровенно паршивой. Я никогда не позволяла себе думать о самом плохом - я просто не могла себе этого представить - но время неумолимо шло вперед, а мне становилось все труднее находить позитив в жизни.

Опыт, который вы приобретаете, будучи больным раком, остается с вами на всю жизнь. Пол никогда не имел дела с иголками и уколами, но через некоторое время он стал в этом настоящим экспертом. Уколы, анализы крови и капельницы стали для него обычным делом, но теперь мы знали, что все это можно делать правильно, а можно - неправильно. Эта и без того не особо приятная процедура временами оборачивалась для Пола настоящим кошмаром. Когда ему назначали визит к доктору, Пол зачастую сначала заходил в амбулаторное отделение и просил одну из наиболее опытных сестер ввести ему канюлю, чтобы не рисковать и чтобы за это не взялся кто-то, кто будет целую вечность тыкать иглой в его вены, но так ничего и не сделает. Пол заглядывал в клинику, как на разведку, чтобы посмотреть, кто из сестер дежурит. Бывали дни, когда он хмурился и качал головой:

- О, нет, я не хочу, чтобы она это делала, Линдс. Она неумеха. Я пробуду там уйму времени, и все закончится тем, что она воткнет ее не туда, куда надо, и облегченно вздохнет после этого!

Одна из сестер как-то раз действительно промахнулась, пытаясь поставить капельницу, и задела нерв, так что пальцы Пола начали нелепо дергаться. Я знала, что он с трудом контролирует себя, и это было так мучительно.

Забавно - иногда ты думаешь, что если твой любимый человек болеет раком, да еще и на последней стадии, то он сможет справиться с чем угодно. Он уже столкнулся с самым худшим, поэтому все остальное можно легко пережить. Кое у кого из персонала просто на лбу было написано: "У вас же рак, вы умираете, так что вы жалуетесь на то, что в вас втыкают иголки?"

Однако любая мелочь по-прежнему имеет огромное значение, и никому не стоит об этом забывать.

Мы часто недоумевали, почему районная медсестра не может просто прийти к нам домой, взять у Пола кровь и прислать анализы в клинику ко времени нашего визита, но, вероятно, уровень АФП определяется какими-то специальными аппаратами, и нужно, чтобы всякий раз это был один и тот же аппарат. Единственное, что мы могли сделать, это приехать в Джимми во вторник и сдать кровь, чтобы в среду утром врачи занялись в первую очередь именно анализами Пола.

Когда у нас бывала назначена встреча с доктором, все остальные планы на день зависели от нее. Никогда невозможно угадать, как долго будут принимать каждого из пациентов, и как долго будут принимать тебя самого. В кабинет заходил кто-то, сидевший перед нами, и мы думали: "Ну вот, мы следующие". Прежде чем этот человек выходил, могло пройти пять минут, а могло - полчаса. В этот день пациенту, сидевшему в очереди перед вами, могли сказать, что ему осталось жить несколько недель, а могли обрадовать, что у него наступила ремиссия. В этих комнатах одни жизни разбивались вдребезги, а для других загоралась маленькая искорка надежды. Может, это и эгоистично, но пока вы и ваш любимый человек вынуждены сидеть и ждать, невозможно думать о судьбах других людей. Все мы находились в одной лодке, но это было единственное, что нас объединяло. Думаю, все пациенты воспринимали эту ситуацию примерно одинаково - наверняка не раз, когда Пол заходил к доктору, остальные сидели и думали: "Боже, ну почему он там так долго?"

Подобные вещи не волнуют вас, если вы крайне редко бываете в больнице. Но если вам приходится ходить туда каждую неделю - это совсем другое дело. В Джимми нам всегда говорили: "Понимаете, прием ведется утром по средам, так что вам нужно быть готовым к тому, что в приемной может быть много народу". Я готова была кричать на них: "Так почему не назначить прием на вечер вторника?" В эти дни нам приходилось переживать много разочарований, и они были полны стресса. Что бы мы ни делали, внутри нас все буквально кипело от возмущения.

Тот факт, что абсолютно ничего нельзя было изменить, очень тяготил нас. Трехдневный курс лечения начинался в среду, и длился до вечера пятницы, а это означало, что Пол будет отвратительно чувствовать себя еще в течение всего уик-энда. Как-то раз я спросила, нельзя ли сдвинуть курс на один день, перенести его на вторник, среду и четверг, потому что тогда Пол мог бы отлежаться в пятницу и более-менее прийти в себя к субботе. Дело в том, что как раз по субботам к нам частенько наведывались друзья Пола. Мне сказали, что это невозможно, и курс должен начинаться именно в среду. Когда я поинтересовалась, почему так, меня удостоили пристального взгляда и ответили: "Потому что так принято. Курс всегда начинается в среду".

Конечно же, мы с Полом понимали, что они просто выполняют свою работу, и большинство из них делает это превосходно; просто когда ты очень сильно фокусируешься на своих переживаниях, значение каждой мелочи преувеличивается, и ты постоянно думаешь о ней. Кто-то из них заботился о нас больше, кто-то - меньше. Например, с некоторыми сестрами мы всегда могли быть уверены, что Пола поместят в боковой палате, одного, без соседей. Скорее всего, они на самом деле делали все, что могли, и у них был огромный объем работы, но ведь твой собственный мир - это все, что у тебя есть. У Пола оставался лишь крошечный кусочек жизни, и я хотела, чтобы он был идеальным, и его не омрачали посторонние люди и медсестры, которые не могут правильно сделать катетеризацию.

Если бы сейчас кто-то сказал мне, что у меня рак, не знаю, что бы я делала. Я видела, как все это происходит. Какому нормальному человеку захотелось бы так провести свои последние дни? Не думаю, что я бы смогла через все это пройти, если бы мне предстояло закончить жизнь такой развалиной, в какую в итоге превратился Пол, особенно если бы врачи сказали, что никакое лечение уже не поможет, разве что даст возможность протянуть еще месяц-другой. Скорее всего, я бы сказала "нет". Я видела все это своими глазами. Я - боец, но я бы не прошла через все это ради всего лишь пары месяцев.

Бесспорно, это было тяжело для Пола, но он был не таким человеком, который мог бы позволить себе сдаться. Я бы тоже не сдалась. Меня спрашивают - помогла бы я ему, если бы он решил свести счеты с жизнью? Возможно, в том случае, если бы Пола постоянно мучили боли, если бы он был не в состоянии что-либо делать самостоятельно, если бы у него в жизни уже не осталось никаких радостей… Я не знаю. Если бы он сам этого захотел... Я действительно не могу ответить, потому что Пол был не таким человеком; он никогда даже не думал ни о чем подобном. Пока вы здесь, у вас всегда остается хоть какая-то надежда, пусть даже она с каждым днем становится все слабее.



По окончании каждого трехдневного цикла химии Пол, казалось, чувствовал себя все хуже и хуже. Его ноги постоянно были ледяными, так что ему приходилось все время носить термоноски, чтобы держать их в тепле. Кроме того, у него выпали ресницы, и мелкие пылинки очень часто попадали ему в глаза, так что мне приходилось помогать ему извлекать их. Среди всего того, что даровано нам природой, мы, наверное, меньше всего заботимся о ресницах - но только до тех пор, пока не лишимся их.

Стартовал очередной снукерный сезон, и 9 октября 2005 года Пол храбро вышел к столу в Престон Гильдхолл. Несмотря на то, что в тот день ему не удалось выиграть матч, он постоянно находился в центре внимания. За весь сезон 2005/2006 он не пропустил ни единого матча. Он выходил к столу, несмотря на то, что кончики его пальцев потеряли чувствительность, несмотря на потерю волос, несмотря на боль в животе. Он все время был в своих термоносках, и день ото дня худел из-за постоянной рвоты и отсутствия аппетита. Я всегда говорила, что если он чувствует себя в состоянии, то ему стоит выйти и сыграть, но если ему придется бросить турнир, люди поймут его. Но Пол никогда никого не подводил. Он просто делал то, что считал нужным. Он ни разу не ушел от стола, не закончив матч. По окончании игры он всегда был выжат, как лимон, но невероятно счастлив, что сумел сделать это. Его чувство собственного достоинства и профессионализм, проявленные в течение этого сезона, завоевали ему уважение игроков и фанов всего мира.

Разумеется, его игра ухудшилась - ведь из-за болезни он не мог играть так, как раньше, и в сезоне 2005/2006 он проиграл почти все свои встречи, кроме одной, и вылетел из Топ 32 мирового рейтинга. В большинстве видов спорта, если игрок долго болеет, его достижения и рейтинговые очки защищаются конституционным правом, которое позволяет ему взять тайм-аут. Но не в снукере.

Брэндон обратился к снукерным властям и спросил, можно ли заморозить рейтинговые очки Пола на следующий сезон, чтобы он мог закончить лечение и не скатиться слишком низко в мировой классификации. Все игроки с радостью поддержали это предложение, но по какой-то причине устроителям соревнований понадобилась целая вечность для принятия решения. Принимая в расчет тяжелый сезон, который провел Пол, они бы запросто могли ответить согласием на предложение Брэндона. Однако когда дело дошло до голосования, против проголосовало очень большое количество народа. Хотела бы я знать, что это были за люди, не имеющие ни капли сострадания. Наконец, в середине 2006 года, они приняли решение заморозить его рейтинг, но, откровенно говоря, для Пола это было уже слишком поздно. К тому времени нас волновали другие, гораздо более важные вещи.



В ноябре 2005 года, в середине цикла лечения, у нас состоялась очередная важная встреча с доктором. Нам должны были сообщить уровень АФП на текущий момент. По возвращении с Родоса наши показатели были около 5 000, теперь они понизились - но только до 2 200. Пол уставился себе под ноги, ссутулился, и ни на что не реагировал. Мне снова пришлось самой задавать все вопросы: "Что это значит? Какое лечение предстоит нам на этот раз? Это ведь хорошо, что они немного снизились?" Когда доктор сказал, что Полу придется продолжать химиотерапию весь декабрь, как и планировалось, я вздрогнула. Сколько же может выстрадать один человек? Физически и морально, Пол уже начинал ломаться на моих глазах, однако его боевой дух все еще был силен, и он согласился продолжать.



Я чувствовала себя виноватой, поскольку совсем не думала о своей беременности. Я посещала занятия для беременных, купила кое-что из детской одежды и т.п., но в остальном вся моя энергия была сосредоточена на Поле и его лечении. Думаю, мне повезло, что я могла сама составлять себе график на всех своих работах. Я по-прежнему каждый вторник преподавала в колледже и почти каждый день работала в салоне, а мои коллеги - надо отдать им должное - всегда были рады заменить меня в те дни, когда я не могла прийти, потому что должна была быть с Полом.

На 20-й неделе беременности мне сообщили, что предполагаемая дата родов - 27 декабря. На тот момент мы по-прежнему собирались назвать ребенка Эви, если родится девочка, или Харрисон, если будет мальчик. Пол по-прежнему настаивал, что это будет девочка, а я была убеждена, что мальчик. Со временем я стала немного сокращать свой рабочий день в салоне, делала перерыв в течение дня, а затем возвращалась к вечерней смене, но даже будучи уже на 39-й неделе, я по-прежнему работала. Я не чувствовала, что у меня затяжная беременность, мое самочувствие было отличным, и у меня была уйма других забот помимо беременности.

Мы с Полом оба всегда очень любили Рождество, но в этом году оно отошло для нас на второй план. Мы говорили друг другу: "У нас будет ребенок, самый лучший подарок, который мы когда-либо получали". Я отчаянно надеялась, что ребенок родится в срок, но все это было так непривычно. Все говорили мне, что я сама почувствую, когда ребенку придет пора родиться, что я буду это просто знать, но я никогда до этого не была беременна и понятия не имела, чего именно мне следует ожидать. Забегая вперед, могу сказать, что мне пришлось пережить не одно потрясение, пока не родилась Эви.

Я решила, что не пойду в салон в Сочельник, поскольку я и так работала там почти каждый день. У нас с Полом был определенный порядок, своего рода ритуал, которому мы всегда следовали 24 декабря, и у нас не было причин что-либо менять на этот раз. Я нарядилась, а потом начала носить в машину подарки, которые мы купили для наших родных и друзей. Пол немного выпил, что, по-моему, было неплохо. Это помогало ему расслабиться, когда он чувствовал себя более-менее хорошо, а я так хотела, чтобы он насладился этим Рождеством. Раз или два в моей голове мелькнула мысль, что это может быть его последнее Рождество, но я немедленно прогнала ее и заставила себя думать о чем-то другом.

Я сновала туда-сюда между домом и машиной, когда внезапно почувствовала поток жидкости между ног. Мои трусики мгновенно промокли насквозь! Я окликнула Пола:

- Дорогой, кажется, я обмочилась. И это не прекращается, мои трусики уже насквозь мокрые.

Он помотал головой:

- И что все это значит?

Я объяснила ему, что ребенок, вероятно, давит на мой мочевой пузырь, потому что именно так я себя чувствовала.

Я поднялась наверх, чтобы сменить белье, а, вернувшись, пожаловалась Полу:

- Знаешь, я как-то странно себя чувствую. Каждый раз, когда я наклоняюсь, чтобы поднять подарок, я чувствую что-то непонятное.

Я действительно не догадывалась, что именно сейчас происходит, потому что вбила себе в голову, что первенцы всегда запаздывают, да и врачи несколько раз изменяли предполагаемую дату моих родов, так что теперь я была абсолютно не уверена, когда именно мне предстоит рожать.

В то утро мне пришлось сменить белье еще несколько раз, потому что мои трусики намокали, но мы торопились и не обратили на это особого внимания. Хоть я и посещала занятия для беременных, я ни на секунду не помыслила, что у меня могут отходить воды; я думала, что это будет происходить как-то более явственно. Мы сели в машину и поехали развозить подарки нашим друзьям. Я не испытывала ни боли, ни каких-либо других симптомов, о которых нас предупреждали, поэтому я абсолютно ничего не подозревала, ложась в постель в Сочельник вечером.

Я уже не помню точно, как я себя чувствовала в Рождественское утро - по-моему, я испытывала лишь легкий дискомфорт. В какой бы позе я ни лежала, мне было никак не устроиться удобно. Однако я не думала, что уже приближается время рожать. В этот день мы собирались вначале навестить моих родителей, потом поехать к родителям Пола на рождественский обед, а затем вернуться обратно к моей маме и провести там остаток вечера. Я сказала девушкам на работе, что хотела бы как следует отдохнуть и отвлечься от насущных забот перед родами. Каждое Рождество мой отец делает замечательную закуску карри, и я во что бы то ни стало хотела ею полакомиться, а уж после этого готова была рожать в любое время.

Мы с Полом обменялись подарками еще дома, а около полудня отправились к моей маме. Вспоминая тот день, я понимаю, что мой тогдашний наряд был более чем экстравагантным для женщины, находящейся на девятом месяце беременности. На мне были коричневые кожаные сапоги до бедра на высоком каблуке, которые я опустила до коленей, черные колготки в крупную сетку, мини-юбка и коричневый джемпер с большим воротником наподобие капюшона. Это, конечно, мало походило на наряд женщины, готовящейся вот-вот стать матерью, но я по-прежнему была такой худенькой, что на мне все это смотрелось нормально. Я не сочла нужным рассказывать родителям, что чувствую себя немного странно; тогда я сама еще была не в состоянии сложить два и два.

К двум часам мы поехали обедать к Алану и Кристине. За столом собралось девять или десять человек. Я по-прежнему чувствовала, как у меня внизу периодически что-то тянет, это было не больно, просто странно. Я не засекала время, но это случалось приблизительно каждые 20 минут. Около четырех часов я пересела в кресло, стараясь, чтобы никто не заметил, что я ощущаю дискомфорт, и тут Полу пришла в голову идея подшутить над мамой и тетей Терезой. Он влетел в кухню, едва не снеся дверь, и завопил:

- У Линдси отошли воды! У Линдси отошли воды!

Они тут же подняли жуткий гвалт, но я сказала:

- Да нет же, он шутит.

Однако тянущие ощущения становились все сильнее и сильнее.

Поднявшись с кресла, я снова почувствовала нечто непонятное. Джоанна, кузина Пола, спросила меня, все ли со мной в порядке - наверное, я выглядела странно - и я ответила:

- У меня с утра продолжаются какие-то непонятные боли, Джоанна. Похоже на спазмы.

Она тут же закричала:

- Линдс! Ты же рожаешь!

Я запротестовала:

- Нет! Конечно же, нет!

Наверное, я просто не хотела признавать очевидного. Сначала ты ждешь девять месяцев, а потом думаешь - Господи, нет! Только не это! Я еще не готова!

Спазмы усилились, но к тому времени я уже привыкла к ним и думала про себя: "В любом случае, через несколько дней это пройдет". Пол к тому времени уже прилично выпил, а нам нужно было ехать к моим родителям, так что у меня не было выбора - мне пришлось самой сесть за руль. Джоанна вышла на крыльцо как раз когда я карабкалась на водительское сиденье. Она снова спросила, все ли со мной в порядке, и мне пришлось перевести дыхание, прежде чем я смогла ей ответить.

- Сейчас все будет нормально, - уверила я ее. - Дай мне только минутку.

- Линдс, - сказала она, - Я уже говорила тебе - ты рожаешь. Тебе нельзя за руль.

Я возразила, что со мной все будет в полном порядке, и что я точно знаю, что это скоро пройдет. Я так хотела, чтобы у Пола было веселое Рождество. В тот период ему редко когда разрешалось выпивать, и я хотела, чтобы он мог продолжать наслаждаться этим вечером.

Мы приехали к моей маме около шести часов, и Пол сразу устремился к бару. Трейси тоже была там, вместе с мужем, Крисом, и детьми - Мэтью и Элоизой, а мой отец как раз заканчивал готовить карри. Я направилась к Трейси и отвела ее в сторонку.

- Трейс, я неважно себя чувствую.

Я рассказала ей, что происходит, и она точь-в-точь повторила слова Джоанны - несомненно, я рожаю. Я по-прежнему это отрицала. Я не могла сейчас рожать, просто не могла. Тогда она зашла с другой стороны.

- Ладно, - сказала она. - А что-нибудь еще было? Какая-нибудь жидкость или еще что-то?

В этот момент я почувствовала себя в выигрышной позиции.

- Абсолютно ничего! - сказала я. - Совсем ничего.

Едва эти слова сорвались с моего языка, как меня будто осенило.

- О господи, Трейс, - сказала я. - Вчера.

Она уставилась на меня.

- Что - вчера, Линдс? О чем ты?

Я рассказала ей, как решила, что обмочилась, потому что мои трусики промокли. Но ведь я чувствовала себя прекрасно! Трейси покачала головой:

- Линдси! Они намокли, потому что у тебя отошли воды! Почему ты не позвонила в родильное отделение больницы и не рассказала им, что с тобой происходит?

Я пообещала ей, что непременно позвоню, но попросила пока ничего не говорить Полу. Я шутила с ним, говорила: "Эй, Пол - наш ребенок уже на подходе", но он думал, что я имела в виду ближайшие несколько дней, а не часов! Я не хотела волновать или обнадеживать его, потому что думала - вдруг это все затянется еще надолго. Моя сумка была давно собрана и уже сто лет валялась на заднем сиденье автомобиля, поэтому я была готова ехать в любой момент. Я позвонила в родильное отделение и сказала, что у меня спазмы каждые 20 минут. Акушерка спросила, усиливаются ли боли, и я объяснила ей, что бывают моменты, когда у меня от боли перехватывает дыхание, так что я не могу говорить или двигаться, но большую часть времени я чувствую себя нормально. Она спросила, какого цвета была впервые появившаяся жидкость, но я не могла точно ответить, потому что тогда не обратила на это особого внимания, но мне казалось, что она была прозрачной, как моча. Она предупредила меня, что эти спазмы могут продолжаться еще какое-то время, и сказала, что если я хочу, то могу приехать в больницу; но мне хотелось как можно дольше оставаться дома. Я сказала, что подожду до тех пор, пока у меня не останется выбора, и вернулась в гостиную, как ни в чем ни бывало. Мы с Трейси были единственными, кто знал, что происходит.

После того, как мы насладились замечательным карри, и я предложила:

- Почему бы нам не сыграть в Монополию?

Понятия не имею, почему это пришло мне в голову, потому что мы уже много лет не занимались ничем подобным, но Крис и Трейси согласились сыграть со мной и Полом. Было уже почти семь часов, и всякий раз, когда начинались спазмы, я сосредотачивалась и усиленно дышала. Иногда мне было даже трудно передвигать фишки, и я просила Трейси делать это за меня. Пол был рассеян. Он просил: "Паулина, сделай мне большую водку с апельсиновым соком!", а я шептала ей: "Сделай маленькую, мам", потому что хоть мне и хотелось, чтобы Пол хорошо проводил время, я не хотела, чтобы он допился до такого состояния, что не сможет поехать со мной, если ребенок решит родиться этим вечером.

Пол все сильнее пьянел, а во мне с каждой минутой крепла уверенность, что нам предстоит нелегкая ночь.

- Что мы будем делать, если я не смогу вести машину? - спросила я у Трейси.

- Останетесь здесь, у мамы, - сказала она. - А потом я могу отвезти тебя в больницу или забрать тебя к себе и присмотреть за тобой.

Как только она это сказала, я снова почувствовала что-то странное. Я бросилась к машине и схватила гигиенический пакет, чтобы, если что-нибудь появится, я могла сказать акушерке, какого цвета оно было. После этого я вернулась обратно к играющим в Монополию.

Мы играли около часа, и мои боли все усиливались. Я никогда ничего не выигрывала, поэтому результат игры меня не слишком беспокоил, но Трейси и Крису нравилось соревноваться. Около половины девятого мне стало скучно, поэтому я предложила подсчитать деньги и собственность, и считать игру законченной. Оказалось, что я выиграла, а Крис проиграл - чего никогда не случалось. Пол смеялся до упаду, он был пьян и счастлив. Мой выигрыш был настоящим чудом, поэтому я победно вскинула руки вверх и воскликнула: "Йесс!" И тут же нахлынули воды, заливая кресло. В наступившей тишине было отчетливо слышно хлюпанье. Все начали спрашивать друг друга: "Что это было?", и в комнате воцарился настоящий хаос. На сей раз сложно было что-то отрицать - все было по-настоящему. У нас должен был родиться рождественский ребенок!